105 лет со дня рождения кинорежиссера Михаила Ромма

Из многих впечатлений от уникальной, фантастической в своих острых углах фигуры Михаила Ильича Ромма мне хочется поделиться одним - возможно, и неожиданным для «литой» фигуры режиссера. Дело было на некоем итало-советском киносимпозиуме, который проводило тогдашнее общество «Италия - СССР», кстати, сделавшее в ту пору немало добра. Во главе нашей команды стоял Ромм; среди участников был В.Е. Баскаков, заместитель председателя Госкино СССР, а тогдашнюю молодежь представляли режиссер Георгий Данелия и я, кинокритик. Данелия в своей книге воспоминаний «Безбилетный пассажир» с присущим ему блестящим юмором описал наш советский командировочный быт. Но я – о другом.

Надо сказать, что отношение к нам - и к делегации в целом, и к каждому персонально - было исключительно внимательным и теплым: нас старались ублажать буквально во всем. Еще бы - 1962 год, «Один день Ивана Денисовича» в «Новом мире», "Золотой лев Св. Марка" для «Иванова детства» Тарковского на Венецианском фестивале этого года – мы были для них посланцы «оттепели»! Эх, если бы всегда нас так встречали! Ромм, что неудивительно, всех очаровал - итальянцы то и дело повторяли: "О! Unico signore!"

Трогательная деталь: нам достали билеты во Дворец спорта на концерт ансамбля Игоря Моисеева, что было в Риме страшнейшим дефицитом: весь город, вся элита, весь свет тянулись, забив лимузинами шоссе и подъезды, к заветному гигантскому залу. Мы, конечно, благородно отказались в пользу «местных». Тогда нам сделали лестное и уважительное предложение: открыть специально для нас Сикстинскую капеллу Ватикана за час до впуска посетителей. Редкая удача и большая честь! Священный зал, где конклав выбирает нового Папу, украшенный великими творениями мастеров Ренессанса, служит в течение года одним из главных объектов и приманок туристического бизнеса, там всегда толпа многоязычных групп. А тут мы одни - такое везение! Смотрю – Ромм недоволен. Не радуется. В чем дело?

И тут неожиданно открылась детская черта характера мэтра. Он, активный, мобильный, подъемный, как выясняется, не переносит, когда его рано будят - и как только в экспедициях на натуру ездил? А здесь мы должны выехать в 7.30 и в 8.00 быть в Ватикане. Да еще все кафе и рестораны отеля в это время закрыты…

Ждем машину, Ромм сидит в холле мрачный. «Сбегай, Гриша, на улицу, хоть бананов купи», - просит Чухрая. Сам факт, что через пять минут Чухрай вернулся со связкой ярко-желтых красавцев, нас, людей из московских банановых очередей, развлек и воодушевил; Ромм же – ни гу-гу. Бубнит: «Я вообще не люблю скульптуру» - это он-то, скульптор по первой профессии! «Какая, Михаил Ильич, скульптура?! Это же фресковая живопись». «Все равно! Он (это про Микеланджело. - Н. З.) и в своих фресках скульптор!» (Возможно, Ромм со сна вообще все перепутал и считал, что мы едем к знаменитому «Моисею».)

Бежим по долгим ватиканским залам, на картины не смотрим, времени нет. У входа в капеллу нас ждет специально вызванный гид из первой русской эмиграции, представляют его как друга Вячеслава Иванова, благообразный господин со старинной русской речью. Входим. И тут я испытала – никак не преувеличивая, буквально! – истинный шок, одно из ярчайших впечатлений всей моей жизни. В молчании проходит несколько минут. Ромм преображается. На месте хмурой сонливости – озарение, стал выше ростом. Глаза из-под очков сверкают. Торжественно протянув руку к росписи, говорит: "Смотрите, это моя сестра! Как мы похожи!"

Он обращался к одной из сивилл-пророчиц, чей профиль заключен в круглый медальон, и этот профиль – удивительно, непостижимо! - повторяет долгоносый роммовский, только с суровым, чтобы не сказать, злобным выражением. "Так вот где, оказывается, живет моя сестра!" - повторил он уже с усмешкой.

И от этой «сестры»-сивиллы пошло-поехало! Полилась вдохновенная речь, не лекция – нет, анализ-экспромт, "мастер-класс" смотрения, как сказали бы сегодня. Видит Бог, к тому времени я слыхала в Институте истории искусств, где работала, и Грабаря, и Алпатова, и Виппера, выдающихся итальянистов, но подобного - никогда... Да, это был экспромт, но на базе глубинного понимания и знания великого шедевра. И самих сюжетов, лично расписанных Буонаротти, – как известно, Сикстинский плафон воспроизводит библейскую историю от сотворения мира до Великого потопа. Так вот, обнаружилось, что этот «марксист-атеист» является знатоком Священного писания.

Было ли то наитие свыше или всколыхнулись закрома памяти, осталось неясным. Мы потом приставали к Ромму, откуда он все это взял и почему прикидывался неучем, но он отнекивался, повторяя: «Все это ясно из самого изображения». Он обращал наше внимание на детали, которых мы сами не заметили бы. С «титаном Возрождения» обращался запросто. Кое-что покритиковал. Например, сказал, что полету Саваофа не хватает воздушности, что он на облаке сидит как на кресле. Про Еву из «Искушения змия» заявил, что она «не микеланджеловская», а скорее Фра Филиппо Липпи. Мы поверили.

В капелле только потолок расписан Микеланджело, по стенам фрески других мастеров. Окинув быстрым взглядом каре, Ромм указал на две из них. "Остальное, - изрек он, - "второй эшелон". Те две были работы Боттичелли.

«Синьор - великий искусствовед?» - спросил абсолютно подавленный гид «из бывших».

«Нет, - ответили мы не без гордости. - Это советский кинорежиссер Михаил Ромм».

В многогранной, огромной личности Ромма мне остались милее всего черты теплой человечности, душевной юности, наивности, повторюсь – детскости. Особенно обаятелен Михаил Ильич бывал у себя дома, в Москве и на даче в Красной Пахре, которая тогда, в пору тотальной «хрущевки», казалась палатами, а теперь вспоминается как халупа. Но атмосфера там обволакивала гостеприимством, доброжелательностью. Этот публичный человек, лидер, трибун был также и очень домашним. Всю жизнь он был влюблен в свою жену Елену Александровну Кузьмину - актрису, которую снял почти во всех своих фильмах. Он воспитал Наташу, дочь жены от ее первого брака с режиссером Борисом Барнетом, и не Барнета, а Ромма Наташа считала своим отцом.

На письменном столе у Михаила Ильича всегда стояла деревянная скульптура, женский портрет собственной работы. «Как точно схвачена Елена Александровна!» - восхищались гости.

"Эта работа еще из Голубкинской мастерской, - смеялся хозяин. - Задолго до того, как я встретил Лелю. Это я ее вычислил".